В Лас Ночес часов не наблюдают – такова интерпретация известной поговорки для этого мертвого куска мира. По крайней мере, Гриммджо их точно не наблюдал. Джаггерджек дрых. И совершенно не важно, который был час, и пусть в Каракуре был самый разгар дня, для арранкара время суток значения не имело – когда приспичит, тогда и спит.
Шумное сопение перемежалось с глухими всхрапами и рыками. Морщина, основательно залегшая между голубых бровей, даже во сне не исчезала полностью. Шорох ворочающегося тела на широком диване. Тишина. Новый сонный рык. И снова тишина.  В этот раз спалось отвратно. Животное чутье не давало провалиться в глубокий сон, позволяя увидеть лишь короткие бессвязные обрывки изображений, пытаясь вытолкнуть Сексту из сна. И, надо же, получилось.
Голубые глаза распахнулись, зрачки, реагируя пусть и не на шибко яркий свет, начали сужаться. Гриммджо резко сел и почесал шею. Голые ступни коснулись холодных гладких плит пола, твердые кулаки упирались в светлую ткань дивана. Из обрывков снов он ярко помнил только одну мелкую мразь, над которой недавно так триумфально расправился. На лице расплылась злобная самодовольная ухмылка, однако неприятное ощущение, на уровне подсознания, крутило кишки изнутри, без весомой на то причины, что, несомненно, злило.
Арранкар сжал и разжал пальцы левой руки, покрутил кулаком, внимательно разглядывая, будто проверяя, насколько хорошо той рыжеволосой девке удалось восстановить руку. Гриммджо абсолютно не хотел вникать, каким образом у нее получилось сотворить такое, интересовал лишь результат. Одна мысль о том, что татуировка, показывающая принадлежность к Эспаде, снова на своем месте, заставила приятное покалывание пробежаться вдоль позвоночника.
Раз проснулся, смысла оставаться в комнате для Джаггерджека более не было. Нехотя одевшись в привычную арранкарскую форму, Гриммджо с пинка открыл дверь и вышел в коридор. Снова животное чутье.

===> Коридоры.